Сергей Эйзенштейн – Броненосец “Потемкин”, 1925. С экрана в жизнь
Всякое явление имеет случайную, поверхностную видимость. И оно же имеет под собой глубоко таящуюся закономерность. Так было и с фильмом. “Потемкин”.
К двадцатилетнему юбилею годовщины 1905 года была задумана Агаджановой-Шутко и мною большая эпопея “1905”, куда эпизод восстания на броненосце “Потемкин” входил наравне с другими эпизодами, которыми был так богат этот год революционной борьбы.
Начались “случайности”. Подготовительные работы юбилейной комиссии затянулись. Наконец возникли осложнения со съемками картины в целом.
Наступил август, а юбилей был назначен в декабре. Оставалось одно: из всей эпопеи выхватить один эпизод, но такой эпизод, чтобы в нем не утерять ощущение целостности дыхания этого замечательного года.
Еще беглая случайность. В сентябре есть съемочное солнце только в Одессе и Севастополе. В Севастополе и Одессе разыгралось восстание “Потемкина”. Но здесь уже вступает и закономерность: эпизод восстания на “Потемкине”, эпизод, которому Владимир Ильич уделял в свое время особое внимание, вместе с тем является одним из наиболее собирательных эпизодов для всего года. И вместе с тем любопытно вспомнить сейчас, что этот исторический эпизод как-то был в забытьи: где бы и когда бы мы ни говорили о восстании в Черноморском флоте, нам сейчас же начинали рассказывать о лейтенанте Шмидте, об “Очакове”. “Потемкинское” восстание как-то более изгладилось из памяти. Его помнили хуже. О нем говорили меньше. Тем более важно было поднять его наново, приковать к нему внимание, напомнить об этом эпизоде, вобравшем в себя столько поучительных элементов техники революционного восстания, столь типичного для эпохи “генеральной репетиции Октября”. А эпизод действительно таков, что в нем звучат почти все мотивы, характерные для великого года. Восторженность на Одесской лестнице и зверская расправа перекликаются с Девятым января. Отказ стрелять в “братьев”, эскадра, пропускающая мятежный броненосец, общие настроения поголовной солидарности – все это перекликается с бесчисленными эпизодами этого года; всех концах Российской империи, передающими потрясение ее основ.
Один эпизод отсутствует в фильме – финальный рейс “Потемкина” в Констанцу. Тот эпизод, который к “Потемкину” сугубо приковал внимание всего мира. Но этот эпизод доигрался уже за пределами фильма – доигрался в судьбе самого фильма, в том рейсе по враждебным нам капиталистическим странам, до которого дожил фильм.
Авторы картины дожили до того величайшего удовлетворения, которое может дать работа над историческим революционным полотном, когда событие с экрана сходит в жизнь. Героическое восстание на голландском военном судне “Цевен провин-сиен”, матросы которого на суде показали, что все они видели фильм “Потемкин”, – вот то, о чем хочется вспомнить сейчас.
О тех броненосцах, на которых кипит такая же революционная энергия, такая же ненависть к эксплуататорской власти, такая же смертельная злоба к тем, кто, вооружаясь, зовет не к миру, а к новой бойне, к новой войне. О том величайшем зле, имя которому – фашизм. И твердо хочется верить, что на приказ фашизма наступать на социалистическую родину пролетариата всего мира его стальные дредноуты и сверхдредиоуты ответят подобным же отказом стрелять, ответят не огнем орудий, а огнем восстаний, как это сделали великие герои революционной борьбы — “Князь Потемкин Таврический” тридцать лет тому назад и славный голландский “Цевен провинсиен” на наших глазах.
“Сергей Эйзенштейн” (избр. произв. в 6 тт) “Искусство”, М., 1968
